"Избегание столкновения с большими силами свидетельствует не о трусости, а о мудрости, ибо принесение себя в жертву никогда и нигде не является преимуществом" (Сунь Цзы. Искусство войны).

"Слышать собеседника": что посоветовал Медведев США в налаживании диалога с Россией?>>

За последние годы отношения России и США фактически перешли от соперничества к конфронтации, по сути — вернулись в эпоху холодной войны. Санкционное давление, угрозы, конфликтное противоборство, защита своих эгоистических интересов — все это ввергает мир в состояние перманентной нестабильности.

Когда отношения двух стран долгое время находятся в подобной ситуации, это и называется кризис. Такие кризисы являются очень благоприятной почвой для появления еще более острых периодов в отношениях — "кризиса кризисов". В подобной ситуации любой неверный шаг, отсутствие терпения, стратегического понимания веса каждого слова могут ввергнуть не только две отдельно взятые страны, но и весь мир в пучину тяжелейших проблем, поставив его перед угрозой прямого военного столкновения.

Подобное уже происходило в нашей общей истории. Правда, время было несколько иным, чем сейчас, а местом действия был Карибский бассейн, но суть происходящего была очень схожей.

Внешняя политика США того времени вынуждала нашу страну соответствующим образом реагировать. В конце 1950-х и начале 1960-х это проявлялось в размещении американских ракет в Турции, в Южном Вьетнаме, в Ливане. И в неуклюжей политике на Кубе, породившей революцию, а потом в попытке вернуть контроль над Островом свободы. И во многом другом.

Сегодня же это — антироссийские санкции, организованная кампания травли России, американская политика в отношении наших соседей, окончательный приход НАТО к нашим границам, противодействие "Северному потоку - 2", встревоженность реализацией нашей страной Северного морского пути, наконец, украинский вопрос и многое другое. Примеры такой политики проявляются ежедневно.

Россия сегодня, как и СССР в прошлом, всегда была в состоянии догоняющей Соединенные Штаты по уровню угроз оппоненту.

В начале 60-х ответом американцам стало развертывание СССР стратегического наступательного вооружения на Кубе. США, как известно, пошли на дальнейшую конфронтацию: стянули военные корабли, взяли остров в морскую блокаду и даже готовили полноценное вторжение. Этот кризис получил название Карибский. В его рамках есть два основных момента.

Первый. Долгосрочный ответ — это не только появление ракет у берегов Соединенных Штатов. Прежде всего это был показ и, что еще важнее, осознание западными странами инфраструктурных возможностей нашего государства по развертыванию в короткие сроки военных баз в любой точке мира.

Второй. Ситуация, находящаяся "в пяти минутах от войны", была спасена лидерами двух сверхдержав, сохранившими трезвость оценки ситуации, признавшими и принявшими мудрость компромисса, а следовательно — готовыми идти на уступки.

В какой-то момент лидеры общались напрямую, в какой-то — нет, но в любом случае между СССР и США был равноправный диалог, осуществляемый не через язык угроз и ультиматумов.

После разрешения Карибского кризиса за весь XX век не возникало ситуаций, когда две страны находились так близко от войны. Потому что обе усвоили урок: сотрудничество в разрешении международных проблем лучше конфронтации.

Но сегодня ситуация несколько иная: США скатились в нестабильную внешнюю политику. Это проявилось и в отказе от ядерной сделки с Ираном. В выходе из Договора по открытому небу и ряда других. А в настоящий момент — и в риторике нового президента.

Новая стратегическая реальность — нестабильность внешнеполитического курса Вашингтона — во многом вызвана как внутренними причинами, так и определенным падением авторитета США в качестве лидера западного мира.

Новая же тактика американской администрации: одной рукой сигнализировать о необходимости диалога, а другой — увеличивать давление. Она может говорить и о выполнении предвыборных обещаний демократов, и об отсутствии единства в выработке курса и принятия решений в новой команде, и об американском "миссионерстве". "Мы всегда правы, вы должны нас слушаться". А партнеры и оппоненты должны воспринимать такой курс как должное, причем с чувством благодарности за полученный "урок".

Призыв к диалогу мы услышали во время телефонного разговора двух президентов. И тут же началась жесткая риторика, введены новые антироссийские санкции, высылаются дипломаты, подписан указ о российской угрозе. Сюда же необходимо отнести искусственно усугубляющийся конфликт на востоке Украины, милитаристские заявления руководства США, переброску военной техники в наш регион. Проще говоря — обострение ситуации.

Очевидно, что СССР воспринимался США как равноправный соперник, с которым, без сомнения, необходимо считаться. Это было обусловлено военно-политическим паритетом сторон, для сохранения которого и была создана система международных организаций. И наличием двух военных блоков — стран НАТО и стран Варшавского договора.

Но после распада СССР паритет на какое-то время исчез. Соединенные Штаты, прожив полтора десятилетия в системе координат, когда ни одна другая страна мира не только не имела сопоставимой с ними мощи, но и не имела даже гипотетического права располагать подобной силой, просто-напросто отвыкли от равноправного диалога.
Новая администрация США, восстанавливая свое положение мирового правителя и защитника коллективного Запада (причем параллельно убеждая в этом самих себя), не имеет силы духа признать, что кто-то в мире может располагать инфраструктурными возможностями и военно-политическим потенциалом, сопоставимыми с ними. Например, Китай или Россия.

На повестке дня стоит вопрос: обретет ли сегодняшняя американская администрация мудрость компромисса, к которой пришли лидеры стран — участниц Карибского кризиса 60-х годов прошлого века?

И что поможет гасить проблемы, когда ситуация накалена до предела?
Таких моментов три.
Во-первых, осознание цены "рокового решения". Если ущерб от победы будет настолько большим, что поставит вопрос о дальнейшем существовании победителя, то это не победа.

Во-вторых, прямая связь. Это не просто телефон, по которому можно дозвониться, а возможность говорить откровенно и, что еще важнее, слышать своего собеседника. И понять его логику и аргументы.

И, в-третьих, самое важное. Не только понимание необходимости и возможности компромиссов, но и готовность идти на эти компромиссы. Готовность отказаться от языка ультиматумов и хамства, которые загоняют диалог под плинтус.
Именно поэтому риторика, заключающаяся в нехитрых словах "Россия заплатит цену", хоть и звучит очень по-американски, ведет прямо в тупик. Из этого тоннеля нет выхода. Эта мантра не даст просветления никому.

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции

Хуже заключения может быть только смерть. А в тюрьме, в которую я направляюсь, смерть была милосерднее жизни. Как может в тюрьме, рассчитанной на 1 500 мест, отбывать наказание до 4 тысяч заключенных. Или в камерах, рассчитанных на 15 заключенных, жить до 40 человек? Или же спать по очереди, потому что нет тюремных нар, а есть стоя, потому что нет столовой и мест. Каждый день, прожитый в таких условиях, можно засчитывать за год. А саму жизнь – за пребывание в аду.

Оплот жестокости и несправедливости

Ортачальская тюрьма была самой старой тюрьмой во всей Грузии. Красное кирпичное здание было построено в конце XIX века как солдатская казарма, и только спустя 20 лет превратилось в тюрьму.

В подземных подвалах этого заведения приводилась в исполнение высшая мера наказания, а в 30-50-х годах прошлого века в этой тюрьме были замучены и расстреляны тысячи невинных людей.

За более чем вековой возраст за этой тюрьмой закрепилась слава самой жестокой и страшной по условиям содержания. За время своего существования то место заключения стало символом жестокости и несправедливости. Неудивительно, что в СИЗО №5, как называли это место, перманентно вспыхивали бунты, которые подавлялись с особой жестокостью. Последний тюремный бунт произошел в 2006 году. В результате произошедшего были убиты 17 заключенных, ранено два спецназовца. Через два года после этих событий было принято решение закрыть эту тюрьму, как не соответствующую современным стандартам.

– Это же вы спрашивали про тюрьму? – прервала мои размышления симпатичная женщина, – Вам нужно сходить.

Бросив невнятное спасибо, я почти выпрыгнула из отъезжающего автобуса. Солнце жарило не по-весеннему. У машины, припаркованной в тени, о чем-то оживленно разговаривали таксисты.

– Вы не подскажите, как пройти к тюрьме? – обратилась я к ним.

За моим вопросом последовала короткая пауза, вызванная странностью моего интереса. Давно тут не интересовался никто тюрьмой, с тех пор, как ее закрыли и снесли старое здание.

– Вам немного нужно пройти вперед. А раньше вся эта территория называли тюремной.

Вера открывает все двери

Через пару шагов показался блокпост. Только не тюремный, а для въезда на территорию службы управления чрезвычайными ситуациями министерства внутренних дел. В 2008-м здание Ортачальской тюрьмы было снесено, а заключенные расселены по другим тюрьмам. И на очищенной территории были построены несколько зданий службы управления чрезвычайными ситуациями.

Здание бывшей Республиканской больницы, которое осталась от старого тюремного комплекса, расположено на самом дальнем плане за бетонной стеной. На днях появилась информация о том, что здание уходит с молотка. Вот только приблизиться к нему не так просто.

После неудавшейся попытки попасть внутрь двора, я подошла вплотную к шлагбауму и направила объектив на здание тюрьмы. И тут как по команде из конторки, размахивая руками, как ветряная мельница крыльями, выскочил здоровенный, краснощекий охранник.

– Нельзя делать снимки отсюда!

– Зайти внутрь нельзя, фотографии снимать нельзя. Это что, какой-нибудь секретный объект что ли?

Тут охранник стал учить, что неподалеку есть переулок, по которому можно подобраться к тюрьме ближе.

– Да я была уже в этом переулке, – разочарованно отвечала я ему, – там ограда с меня ростом.

Оказалось, есть и другая дорога, с петляющим вверх серпантином. Я нашла ее и, поднявшись по ней, оказалась перед бетонной стеной, отделяющей меня от тюремного здания. Ну, наконец.

Пустырь перед входом на территорию тюрьмы служил местом для автостоянки. Помня о том, что тут где-то обитает злая овчарка, охранники внизу предупредили, передвигаюсь, вслушиваясь в каждый шорох. Вокруг ни души.

Захожу за каждый автобус медленно. Из оборонительных предметов на мне фотоаппарат. Обследовав все вокруг, я подошла к явно обитаемой сторожке и наудачу постучалась в окно. И в нем тут же появилось большая морда овчарки, которая на меня грозно рявкнула. А следом вылезло зевающее лицо сторожа.

– А с какой целью вы хотите туда проникнуть? – спросил сторож.

Ведь не пустит же, мелькает в голове. И глаз падает на шпиль храма, что во дворе тюрьмы.

– Я хотела бы попасть в церковь.

Он улыбается по-доброму. Поверил, значит. Звонит кому-то. Начинает объяснять, что тут на проходной женщина хочет попасть в храм. Выше раздается звук отпираемой железной двери. На пороге возникает фигура охранника.

– А фотоаппарат вам зачем? – уточняет человек в форме. – Делать снимки там нельзя. Вам придется оставить его тут.

Ну вот, выдала себя с потрохами, как дилетант. И мне не остается ничего другого, как дав слово не вынимать его из рюкзака, зачехлить. Звонок к священнику и железная ограда на территорию бесшумно раздвигается. Охранник провожает меня до церкви и удаляется. Мы остаемся со священником во дворе одни. 

Храм во искупление

Прямо напротив храма, по размерам больше похожего на часовню, трехэтажное здание – Республиканская тюремная больница. Решетки на окнах такие же частые и многослойные, как в любом другом тюремном учреждении.

– Снимать тут ничего нельзя, со всех сторон на нас смотрят камеры, – предупреждает отец Давид. Все верно, это ж объект стратегической важности – пустая трехэтажная больница. А вдруг по снимкам, появившимся в Интернете, враги отечества вычислят секретный объект и совершат какую-нибудь диверсию.

С любым другим я стала бы спорить, доказывать, что нелепее бюрократических запретов бывают только бюрократические заперты. Но не здесь и не сейчас, и не с этим человеком. И не потому что это духовное лицо, а потому что светлее лица я никогда не встречала.

Огромные глаза невысокого, тонкого духовника смотрят на тебя открыто и доверчиво. Юлить, глядя в эти глаза, и пытаться во что бы то не стало сделать снимки здания или выдавать себя за набожного человека, который, завидев храм, пытался в него попасть, не хочется. Будто читая мысли, батюшка спрашивает:

– А почему вы хотели попасть в эту церковь?

– Я скажу вам правду… Я, на самом деле, хотела на здание посмотреть и снять с близкого расстояния. Дело в том, что я читала о том, что здешняя территория с постройками на ней выставлена на аукцион. Начальная стоимость объекта составляет 14 миллионов лари. И мне стало интересно, как это место выглядит.

– А где вы прочитали про продажу территории?

– Сейчас, – начинаю я рыться в телефоне и, отыскав информацию, показываю ее.

– Спасибо, я прочитаю позже. Не знал об этом, интересно, – задумчиво отвечает молодой священник. Потом он тянет на себя красивую деревянную дверь ручной работы и приглашает меня в храм.

– Знаете, как появился этот храм святого Георгия? Его построили лет 20 назад. Был такой вор в законе Давид Какулия. Его в 1994-95-м поймали в Москве. И произошла его экстрадиция на родину. Посадили его в ортачальскую тюрьму. У него была идея построить церковь. При поддержке заключенных, конечно. Сам он по выходу из тюрьмы жил со своим духовником. Его убили в начале 2000-х в Москве, – отец Давид умолкает и в маленьком храме воцаряется тишина. Не давящая тишина, а содержательная.

– Вы помолитесь, если хотите, и свечку можете поставить, – говорит батюшка удивительно спокойным и ровным голосом. Взяв несколько свечей, я подхожу к образам святых, всматриваюсь в них.

– После освещения храма, его начали расписывать. Художники нашлись среди заключенных, это были два брата Захарий и Леван. Их имена отмечены на стене, – показывает священник в сторону росписей. А церковный колокол храму пожертвовал Патриарх Грузии Илия Второй.

Опять тишина. И почти осязаемый на ощупь сгусток энергии. Не отрицательной, нет, а плотной и тяжелой, как ртуть.

Обретение веры

– Говорят, самая искренняя вера бывает только у заключенных, – обращаюсь я к отцу Давиду, когда мы выходим из храма.

– Когда человек попадает в тюрьму, он впадает в полное отчаяние, – задумчиво отвечает батюшка. – Ему кажется, что прощения ему ждать уже не от кого. И даже Бог от него отвернулся. После совершения преступления человек часто думает, что все вокруг против него и никому больше доверять нельзя. Нужно протянуть ему в таком состоянии руку, чтобы темная сторона его не перетянула и зло не поглотило его. Возможно тут человек обретет веру.

– Заключенные пребывали здесь до 2019 года. Есть в этом здании одна камера, в которой заключенные устроили молельню, – продолжает отец Давид. – В ней они по желанию молились и соблюдали пост. И встреча с духовным лицом была для них отрадой.

Для многих пребывание в камере и молитва были шансом начать жизнь заново. Заключенному хочется верить, что Бог его простит. Человек в заключении задумывается над содеянным и по выходу старается больше не преступать закон. Хотя бывает и так, что выйдя на свободу, они снова переступают закон и возвращается сюда. И духовные лица были призваны как раз поменять у них это отношение к окружающему миру, чтобы у заключенного по выходу из тюрьмы не рождалось желания вернуться обратно.

Есть и такие среди заключенных, кто выйдя на свободу, ушел служить в церковь, создал семью и продолжил счастливую жизнь по христианским традициям.

Поговорив еще немного, я стала прощаться с отцом Давидом. Мы пошли с ним медленно вниз, к воротам, ведущим на "волю".

– Вы не беспокойтесь, я сама дойду, – говорю я ему. А он мне на это с мягкой улыбкой отвечает:

– Я проведу вас, мне это не трудно. У вас есть свой батюшка?

– Нет, у меня никогда не было ни батюшки, ни в грехах я ни разу не каялась.

Железная дверь со скрипом открывается наружу. Отец Давид благословляет меня и машет на прощанье рукой. Спускаюсь по дороге медленно, несмотря на то, что начинает накрапывать дождь. На душе становится так легко, что кажется нет в этом мире ни зла, ни жестокости. И появляется слабая надежда на то, что человек человеку все же друг, а не волк, как писал в своей "Зоне" Сергей Донатович Довлатов…