Мой 12-летний Ладо решил, что брутальный мужчина, которого он в себе культивирует, должен быть болельщиком. С видом спорта определиться было просто: конечно, футбол.
Сказались гены деда, который ориентировался в вехах собственной жизни исключительно в привязке к чемпионатам мира, Европы, Союза, Грузии, Тбилиси, Ваке и нашей Мцхетской улицы. Дату моего рождения, например, родитель обычно устанавливал по незабвенному 19 ноября 1969 года, когда Пеле забил свой тысячный мяч — я родилась ровно через шесть дней после его подвига.
Пошла я в тот день, когда футбольная команда Мцхетской улицы одержала историческую победу над сборной Семеновского поселка, а первая записка от первого поклонника плавно спланировала на папину голову из подброшенных к потолку "Трех мушкетеров" через секунду после победного гола Виталия Дараселия. С точки зрения моего отца, все эти события были абсолютно равноценны, и гол, забитый нападающим Мцхетской, носившим гордое имя Деголь (в Тбилиси всегда любили Францию), вызывал у папы ничуть не меньше восторгов, чем голы Марадоны или Блохина.
В общем, сын пошел тропой великих предков и для полного кворума приволок к телевизору Карла и Кринхильду — наших попугайчиков, пришедших на смену скандальной семейной паре, состоявшей из интеллигентного попугайского Бодлера по кличке Борух и вульгарной попугаихи Виолетты — драчливой авлабарской вертихвостки, разбившей сердце поэта. После трагической гибели Боруха мы отдали вдову замуж с богатым приданым — не было сил смотреть на опустевшую Борухову жердочку, выдержали годичный траур по усопшему и обзавелись милой семейкой немецких бюргеров, живущей в любви и добром согласии.
К попытке приобщения к миру спорта бюргеры отнеслись с неодобрением — Карл, бросив косой взгляд на экран телевизора, выразительно покакал в поилку. Кринхильда, как приличная фрау, ограничилась возмущенным кудахтаньем, явно не одобряя гул трибун и бойкое трещание комментаторов. Свежеиспеченный болельщик, развалившись на ковре, покровительственно похлопал по клетке и свистнул.
Футбольная демократия: аргентинские игроки сами определят состав на матч >>
— Бедлам! — мимоходом констатировала бабушка, пробегавшая мимо.
Я проводила ее завистливым взглядом — разделять футбольные восторги были осуждены не только попугаи. Жертва материнского долга возлежала на диване в позе мумии. Жертвы хозяйской любви, судя по звукам, активно использовали обсценную лексику. Хозяин, живо войдя в роль футбольного фана, был занят выбором команды-фаворитки. После недолгих раздумий был вынесен вердикт: нам с попугаями надлежало болеть за Хорватию.
— А Марадона? Видел бы ты его в деле…
— Поклёп!
— Назвались Аргентиной, а у самих ни капли этого аргентума за душой! Ни одного серебряного рудника! Брехло, не государство! Вперед, Хорватия! Оле-оле!
Подавленные железной логикой хулителя, мы с попугаями смирились. Хорватия так Хорватия. В обмен на разрешение закрыть глаза, я дала клятву лежать тихо и изо всех сил стараться полюбить сыновьих избранников. В принципе, полтора часа безмятежной горизонтальности того стоили. Прикрыв веки, я честно старалась проникнуться требуемым чувством. Какие милые домашние фамилии: Ракитич, Калинич, еще Калинич… Я хихикнула. Бдительный сын строго осведомился:
— Ты там что, дразниться собираешься?
Восхищенная детской интуицией, я по-виевски подняла веки и громко запела:
То Калинич, то Ракитич,
Куст Калинич над Окой!
Клуб родной, навек любимый,
Где найдешь еще такой??
Прихватив клетку, я бессердечно ушла варить кофе. Попугаи встретили свободу счастливым ором. Оскорбленный мамовладелец гордо закрылся на ключ. Ничего, он нас простит. Обязательно простит, когда поймет, что не я родилась через шесть дней после тысячника Пеле, а Пеле забил свой гол за шесть дней до моего рождения. Вот так-то!
